Особенно в условиях, когда приходится выживать на подножном корме…
Макс помотал головой.
Потом вспомнил лицо того придурка, что толкнул его в сортире. И вдруг почувствовал в ладонях знакомый зуд. Сердце билось быстро, дыхание учащенное. Бух, бух, бух. От адреналина горели щеки.
Наверное, у меня тоже первая группа крови, решил Макс.
«А еще я бы мог свалить Хунту.
Вдвоем с Убером мы бы его точно сделали».
— Вот блин, — чей-то голос.
Макс заморгал. И снова оказался в бетонной душной коробке палаты. Двухъярусные железные кровати. Трудновоспитуемые, толкаясь и потея, заправляли койки, натягивали одеяла до скрипа (не дай бог Хунта найдет складочку) и приводили себя в порядок. Кстати…
Макс оглянулся. А где Убер?
Скинхед сидел на полу рядом с койкой и держался за голову — лицо белое, как бумага. Иногда скинхед принимался скрипеть зубами и раскачиваться. Макс посмотрел на изуродованный шрамами затылок Убера и передернулся.
Как он вообще выжил? С такими травмами?
Убер почувствовал его взгляд и поднял голову. Белки глаз красные, страшные.
— Живой, брат? — спросил Макс.
— Ага. Не… не обращай внимания… Я в порядке.
— Сомневаюсь.
Убер обхватил ладонями железные столбики кровати, стиснул — пальцы побелели, и начал подниматься. Встал. Посмотрел на Лебедева.
— Профессор, — сказал он через силу, — вы образованный человек… Как называется усилие, от которого мозг болит?
Лебедев оторвался от Сашика, поднял брови — седые.
— Удар в челюсть вы имеете в виду, молодой человек?
Убер, несмотря на изуродованное страданием лицо, засмеялся:
— Ну… ну и шуточки у вас, профессор!
— Что вы, — сказал Лебедев растерянно. — Я… я вовсе и не думал шутить. Простите.
Убер замолчал, лицо вытянулось — теперь уже не от боли.
— Вы уникальный человек, профессор. Я серьезно говорю. Я с вас балдею.
Вскоре их подняли «нянечки» и повели строиться. Это называлось «поверкой».
Группу выстроили в межтуннельной сбойке. Традиция. Воспитатели тут носили пижонские белые халаты, а нянечки по-простому — что удобней, то и носили. Хунта нависал над низкорослыми воспитателями, как темный засаленный утес.
— Трудновоспитуемый Убер! — начал читать воспитатель.
— Я! — отчеканил скинхед. Макс почувствовал нотки издевки за внешней четкостью ответа.
— Трудновоспитуемый Лебедев!
— Я!
— Трудновоспитуемый Кузнецов!
— Я!
— Трудновоспитуемый Лемешев!
— Я! — откликнулся Макс.
— Трудновоспитуемый…
— У кого жалобы, шаг вперед! — приказал Хунта.
Никто не вышел. Дураков нет.
Младший воспитатель Скобелев (он же Скобля), холеный, самодовольный, в сером фланелевом костюме под белым халатом, повернулся к начальству:
— Товарищ Директор, перекличка закончена. В наличии двадцать шесть воспитанников. Больных нет, отсутствующих нет. Отчет сдал младший воспитатель Скобелев. Разрешите приступить к трудотерапии?
Директор милостиво кивнул. Мол, конечно, конечно. Мятое лицо, редкие волосы. Макс впервые видел его так близко.
— Работайте, негры. Масса одобряет, — почти не шевеля губами произнес Убер.
Макс подавил невольный смешок. В строю захихикали.
Скобля повернулся к строю, кивнул «нянечке». Хунта заорал:
— По местам!
Дюжие «нянечки» повели колонну к месту работы. Трудновоспитуемые брали тачки и становились в очередь к земляному отвалу. Дальше в туннеле находилась огромная машина-компрессор, оставшаяся со времен метростроя, — от нее тянулись шланги к отбойным молоткам. Молотками ломали кварцевые пласты, тачками вывозили породу.
Временами машина работала, но чаще — нет. Пока механики в синих комбинезонах — наемные мазуты с Техноложки — возились с ней, в воздухе волнами перекатывался ленивый мат. Без ругани, как и без смазки, починка не шла. Пока длился ремонт, долбить породу полагалось вручную, ломами. Веселая жизнь.
Подошла очередь. Макс взялся за тачку, но фланелевый воспитатель покачал головой: не надо. Подозвал к себе — небрежно, чуть ли не пальчиком поманил. Макс сжал зубы. Ничего, мы с тобой еще встретимся…
— Трудновоспитуемый Лемешев, вас хочет видеть Директор, — сказал Скобля официально.
Макс усмехнулся.
Кабинет Директора размещался под платформой станции, в некогда роскошном, по меркам метро, служебном помещении.
Сейчас от былой роскоши остались только следы — плакат «Соблюдай технику безопасности!» на стене, синий машинист смотрит сурово; несколько обшарпанных металлических шкафов; канцелярский стол. В углу замерло кресло, продавленное посередине. Коричневый дерматин расползся, обнажив фанерное дно, — обрывки поролона выглядели, точно плоть в месте укуса.
Плоть, из которой вытекла вся кровь. Макс вспомнил о дурацкой теории групп крови и усмехнулся.
Он помешал ложечкой, но отпить пока не решился. Макс уже отвык от горячего, а тут даже металлический подстаканник ощутимо нагрелся. От коричневой поверхности поднимался пар…
— Вы угощайтесь, — предложил Директор.
— Я угощаюсь, — сказал Макс. Интересно, что происходит? Зачем? Почему… Ладно, сформулируем по-другому. Макс прищурился. Почему именно сегодня?
Директор подошел ближе. Среднего роста, с виду не очень сильный, он, однако, рискнул остаться один на один с воспитуемым. Храбрец. Макс был известен как человек, создающий трудности. Несколько драк, конфликты с другими воспитанниками, дерзость и упрямство…